10.09.06 Как запорожский журналист с КГБ сотрудничал

         Отрывок из книги: "Я жил в провинции"
 


Мне было больше 30-ти, когда из многотиражки пришел в "КоЗу" ["Комсомолець Запоріжжя", – ред.]. Несмотря на приличный возраст, житейской мудростью, – умением интриговать, просчитывать ходы оппонентов, не высовываться с собственным мнением, – не обладал. Через месяц после моего прихода редактора газеты уволили. За пьянство, махинации с деньгами и идеологические просчеты. На его место пришел Валера Каряка, до этого редактировавший одну из захолустных районок. Все знали, что из провинции Каряку вытащил его односельчанин Похвальский, добравшийся к тому времени до влиятельного поста в обкоме партии.

Каряка был бездарен и осторожен. Редакторская стратегия, в его понимании, заключалась в умении угождать обкомовскому начальству. Любую мало-мальски острую публикацию он навечно отправлял в нижний ящик своего стола со словами “нехай полежить”. Увидев в моем кабинете стенгазету "Орисель" [отдел рабочей и сельской молодежи], которую я выпустил хохмы ради, Каряка заставил ее убрать.

Изредка Валера сочинял [этого требовала должность] передовицы, складывая их, как из кубиков, из чужих публикаций. В его шедеврах я обнаруживал целые абзацы, заимствованные из моих, уже опубликованных, материалов. Когда Каряку через несколько месяцев убрали, секретарша Наташа выгребла из стола кипу похороненных им статей, из которых я, на вечную память, выбрал штук пять своих.

Однажды я встретил сокурсника, работавшего [о своей должности он не распространялся] в Комитете госбезопасности. В разговоре за пивом поведал ему о своем бездарном начальнике. Сокурсник воспринял услышанное сочувственно, сказав что "такие" компрометируют комсомольскую прессу. Через пару дней он свел меня с молодым кагэбистом Сашей, который о Каряке уже расспросил подробно. “Мы поможем очистить редакцию от него”, – пообещал Саша, попросив все рассказанное изложить на бумаге.

О Комитете госбезопасности я тогда толком не знал ничего. Как это не удивительно при моем контактном, прямом и нетрусливом характере. Никто меня никогда не стращал "мерами" за рассказанный о Брежневе анекдот, ни в институте, ни в армии, ни на заводе не вербовал в стукачи. А интерес к неизведанному во мне был всегда. Поэтому предложение Саши вызвало здоровый азарт: появлялась возможность непосредственного общения с людьми из КГБ. Я не очень-то верил в страхи, коими народ окружал эту таинственную организацию.

Трижды встречался с Сашей "по вопросу Каряки", каждый раз он просил меня излагать рассказанное на бумаге. Я понимал: ему важно иметь письменное подтверждение наших контактов, но меня это не смущало. О негативном отношении к Каряке я везде открыто высказывался. Моя роль в газете была тогда слишком мелкой, против откровенно слабого редактора восстали редакционные "долгожители", которые и добились в итоге его увольнения. Не знаю, повлияли ли мои бумажки на результат, но про себя я с удовольствием думал, что тоже приложил руку к избавлению от начальника-дурака. Понятно, что никогда никому о "руке КГБ" в этом деле я не обмолвился.

Я знал, что контакты с Сашей не будут прерваны, и ждал с интересом, как и что мне теперь предложат. Нужно сказать, Саша был мой ровесник, вел себя в общении откровенно и просто. “Да, – говорил он, – я тоже думал, что КГБ – страшная карательная машина. Но все это ушло вместе со Сталиным, сейчас у нас работают другие люди, и другими методами. Многое изменилось, я это вижу. Никто никого зря не преследует и не сажает. Перед нами ставят другие задачи. Делается все, чтобы вернуть доверие людей. Сам видишь, сколько приложили усилий для создания нормальной атмосферы в вашей редакции”.

Он говорил азбучные истины о противостоянии СССР и Америки, о том, что если не будем защищаться, капитализм разрушит нашу систему, вон как окружен Союз военными базами. Все это я читал в газетах, но Саша приводил свои примеры и доводы, и у меня не было оснований усомниться в их правильности. Воспитанный на хорошей советской литературной классике, я верил в социализм и "чистил" себя "под Лениным".

Не помню, какими словами мне было предложено начать сотрудничать. Скорей всего, Саша нашел какие-то "идейные" аргументы. Но оскорбительных предложений, вроде вульгарного доносительства на коллег, не было. Мои убеждения не шли в разрез с тем, что проповедовал этот опер. А поиграть с КГБ "в разведчиков" было заманчиво. Я написал заявление о том, что согласен сообщать определенную информацию, и, по просьбе Саши, выбрал себе псевдоним, которым в дальнейшем подписывал свои немногочисленные "донесения": Олейник, – фамилия одного из моих школьных приятелей.

Саша беспокоил меня не чаще одного раза в месяц. Звонил, предлагал встретиться. То в какой-то пустой квартире; то в доме пенсионера, бывшего сотрудника органов; то в подвальном помещении районной библиотеки. Мне было лестно узнавать конспиративные адреса, чувствовать приобщенность к некой масонской ложе. Саша расспрашивал о делах в редакции, интересовался моей журналистской работой, – обычный, ни для кого не опасный треп, я мог бы такой вести с любым из друзей. Это усиливало мою уверенность в том, что никакой охоты на ведьм нет. Так, профилактическая работа. Проверка лояльности журналистов. Да и что антисоветского могло вызреть в газете, где каждое слово фильтровалось обллитом, цензурой обкомов комсомола и партии?

Все рассказанное я коротко фиксировал на бумаге, прекрасно понимая, что этими записками Саша не только отчитывается перед своими начальниками, но и все крепче повязывает меня с Комитетом. Понимал я и то, что не единственный у Саши осведомитель, что он встречается и с другими в этих же конспиративных квартирах. Думаю, их донесения тоже не содержали никакой крамолы. Просто КГБ держал руку на пульсе, чтоб вовремя пресечь проявления инакомыслия, если таковые вдруг обнаружатся. У меня было полное ощущение того, что Саша зря тратит на меня время, для Комитета я был абсолютно бесполезен, а мои донесения безвредны и ни для кого не опасны.

С Сашей у меня установились хорошие товарищеские отношения. Меньше всего я видел в нем провокатора, просто работали мы с ним в разных идеологических ведомствах. Я в газете, он в Комитете госбезопасности. Мы говорили о Пастернаке, Тарковском, Саша соглашался, что нельзя "обрезать" его фильмы. Откровенно говорили о Брежневе, его дряхлости и старческом маразме. Это была тогда самая расхожая политическая тема, и Сашу "брежневщина" возмущала, как и меня.

Мы спорили о том, можно ли запрещать Солженицына, не давая самостоятельно прочесть его книги. Саша дал мне почитать изданную АПН книгу Решетовской, первой жены Солженицына, дал на пару дней самиздатовский том "Гулага". Одним словом, он не был зашоренным демагогом, и я склонен был верить, что в Комитете другие люди решают действительно другие задачи. Я не знал противоположных примеров, в моем близком и дальнем окружении не было ни одного по-настоящему недовольного правящей властью.

Через два года корреспондентства в отделе рабочей и сельской молодежи, я стал заведующим отделом писем редакции. Одной из обязаловок зава было ежемесячное составление для обкома партии справок о "качестве" приходящей в газету почты. Требовалось указывать, сколько писем, какой тематики приходило от сельской молодежи, рабочей, студенческой. Сколько и по каким проблемам поступало жалоб.

Первое время я добросовестно анализировал почту и составлял справки, но, увидев, что эта ерунда никому не нужна, стал цифры вписывать "с потолка", потом начал сочинять справки с интервалами в два-три месяца, потом совсем перестал. На отсутствие столь важных бумаг никто ни разу, а я семь лет руководил работой отдела, не среагировал.

Наиболее "опасную" для власти корреспонденцию я показывал [это входило в должностные обязанности] Саше, который, я уже знал, курировал от КГБ областные газеты, радио и ТВ. Не помню ни одного письма, даже анонимного, где бы всерьез ругалась советская власть или ее руководящие представители. Не знаю, какое инакомыслие царило в мозгах жителей других городов Союза, но в Запорожье, утверждаю с полной уверенностью, с 1983-го по 1990-й год почта областной молодежной газеты не принесла ни одного по-настоящему "диссидентского" послания.

 

  Юрий ГАЕВ
  Продолжение следует
  №41 от 12.10.06 газеты
 

 статья предоставлена для ZaБора 

   
   
  Отрывки из книги Ю.Гаева: "Я жил в провинции" (начало, продолжение, отклик)