|
|
Отклик на опубликованные отрывки из книги
Ю.Гаева: "Я жил в провинции" (начало,
продолжение).
Сергей Колосов "Плохой хороший человек"
Совсем недавно мой коллега по перу и старый приятель
Юрий Гаев опубликовал в двух номерах
еженедельника «МИГ» по выходным» свои воспоминания «Я жил в провинции».
Оказывается, он, работая заведующим отделом писем и массовой работы
областной молодежной газеты «Комсомолець Запоріжжя» («КЗ»), позднее
«МИГ», восемь лет был информатором КГБ по кличке «Олейник». Поскольку
Гаев рассказал об этом не за столиком в пресс-баре Дома печати, а сделал
достоянием гласности, считаю своим долгом высказаться по этому поводу
тоже публично.
Потрясение – вот первое чувство, которое я испытал после прочтения его
откровений. Буквально через час мне позвонил товарищ – человек,
известный не только в нашем городе, к тому же журналист и писатель –
совсем недавно помогавший Гаеву в составлении сборника его очерков. Наши
ощущения совпали: “Шок!” В эти же дни в Запорожье приезжал Виталий
Челышев, единственный, кто представлял демократические силы нашего
820-тысячного города в Москве на историческом съезде народных депутатов
СССР в 1989 году. Кампания по его избранию на съезд впервые поставила
запорожцев перед необходимостью определяться и самим решать: демократия
или тоталитаризм? Так вот, Челышев отнесся к «воспоминаниям» нашего
бывшего коллеги [в «КЗ» в свое время я принял у Виталия отдел, который
после меня возглавил Гаев, – авт.] не просто отрицательно – с
презрением. Другой человек, мой старинный друг и матерый газетчик,
кстати, никогда не интересовавшийся политикой, отреагировал коротко:
“Стукач!”
Юрий Гаев – не рядовой журналист. Он стал заметным еще работая в «КЗ».
Потом – сотрудничая с разными областными и республиканскими изданиями.
Работал в «Правде Украины», сейчас – собственный корреспондент самой
многотиражной в стране газеты «Факты». Его не раз заслуженно (даже не
сомневайтесь) награждали грамотами, дипломами и премиями. Он заработал
их своим пером. Поэтому, оценивая его «мемуары», очень важно не
поддаваться даже малейшему проявлению чувства банальной зависти, так
распространенному в любой творческой среде. Не перечеркивать
достигнутого на профессиональном поприще.
Гаева я знаю много лет, и он всегда казался мне человеком открытым,
увлеченным, общительным, иногда даже простодушным. Все эти качества, за
исключением «открытый», присутствуют в нем и сейчас. Но публикации в
«МИГе» по выходным» добавили к его портрету нечто совершенно
неожиданное, не укладывающееся в рамки давно сложившегося образа. Вот
это «нечто» и заставило меня взяться за перо.
Году в 1975-м, в конце весны, мы – завотделом пропаганды областной
молодежной газеты «Молодогвардієць» (г. Луганск) Виктор Филимонов, его
сотрудник Петя Шевченко (известный как поэт Петро Билыводы) и я –
устроили своеобразную «маевку». Поехали в выходной на берег Северского
Донца и там, чтобы никто не подслушал, всерьез обговаривали возможность
создания антикоммунистической партии. Филимонов, которого с «подачи» КГБ
за инакомыслие уволили из редакции, в середине 80-х вынужден был вместе
с семьей тихо покинуть Украину и поселиться в Богом забытом поселке во
Владимирской области. Его, без пяти минут кандидата искусствоведческих
наук, исключили из аспирантуры престижнейшего в стране Ленинградского
института искусства, музыки и кинематографии. Он стал сельским учителем
словесности. Свой незаурядный творческий потенциал реализует,
сотрудничая с РТР «Искусство», пишет по договору с ЖЗЛ монографию об
Андрее Кончаловском, первую в новой серии, задуманную как книги о наших
еще здравствующих выдающихся современниках.
Петр Шевченко закончил жизнь трагически. Его нашли повешенным в
заброшенной котельной на окраине Киева. Смерть журналиста, к тому
времени собкора «Киевских новостей», и приобретавшего известность поэта,
открыто выступившего против начальника управления СБУ в Луганской
области, взбудоражила всю страну. Случилось это задолго до убийства
Георгия Гонгадзе. Вот так вмешательство КГБ в жизнь моих луганских
коллег распорядилось их судьбами. А мой запорожский приятель Юра Гаев
все эти годы тайно строчил доносы в органы госбезопасности.
Сейчас он рассказывает об увлеченности романтикой спецслужб, что, мол,
даже Юлиан Семенов был их агентом. О том, цитирую, “как их вербовали в
осведомители, пишут, в частности, Майя Плисецкая, Галина Вишневская,
Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Владимир Войнович”. Теперь и у
него появился повод хотя бы в воспоминаниях причислить себя к когорте
этих замечательных людей. Но только все они от оскорбительных
предложений отказались, как от низости. А он принял.
Формат, в котором я пишу об откровениях своего коллеги по перу, не
предполагает детализации, он носит оценочный характер. И все же, когда
автор говорит, что его многолетнее сотрудничество с КГБ не принесло
никому вреда, что “оскорбительных предложений, вроде вульгарного
доносительства на коллег, не было”, позвольте усомниться. Помимо бывшего
одно время редактором «КЗ» Валерия Каряки, «телеги» на которого Юрий
Гаев писал по вдохновению, единственный «персонифицированный» донос, о
котором он упоминает, касался известной запорожской художницы Натальи
Коробовой. «Комитет» заинтересовался подробностями ее поездки в США.
Так вот, даже испытывая неловкость и понимая, что поступает подло – с
Наташей их связывали многолетние дружеские отношения, – он вынужден был
выполнить полученное им задание. Подчеркиваю, речь шла о Наталье
Коробовой. Человеке, абсолютно безопасном для Системы, живущем в мире
поэзии, живописи и бурлящей в ней творческой фантазии, никак не
вписывающейся в кондовые рамки соцреализма. Скажите, какие моральные
принципы могли не позволить ему после этого давать «объективки» на нас,
грешных?
“Наиболее «опасную» для власти корреспонденцию, – вспоминает Гаев, – я
показывал (это входило в должностные обязанности) Саше, который, я уже
знал, курировал от КГБ областные газеты, радио и ТВ”. Утверждаю, как
человек, заведовавший отделом до Гаева, никто, никогда ни мне, ни моему
предшественнику Виталию Челышеву подобную гнусность в должностные
обязанности не вменял. Можете спросить у бывшего тогда редактором «КЗ»
Анатолия Пивненко, давал он поручения «показывать» письма читателей
сотрудникам КГБ или нет? Ответ будет идентичен моему утверждению. Люди
писали в газету, как в последнюю инстанцию, и долг журналиста был помочь
им. А то, чем занимался Гаев, действительно входило в его «должностные
обязанности», но только совсем по другому ведомству.
Примерно в те же годы Тенгиз Абуладзе снял замечательный фильм
«Покаяние», обошедший экраны кинотеатров всей страны. В нем выдающийся
кинорежиссер каялся за то, чего никогда не совершал, но рядом с чем ему
приходилось жить. Его фильм стал частью покаяния всех совестливых людей,
которые вынуждены были терпеть тоталитарный режим, и справедливым укором
тем, кто этого уже никогда не сделает. Последнее целиком относится и к
Юрию Гаеву.
В своих воспоминаниях он ни разу не задался вопросом: как могло
случиться, и чем была та система, которая даже в меру образованных,
творчески одаренных и не лишенных чувства романтики людей легко
превращала в моральных пигмеев? Слепцов, не способных определить черту,
переступать которую нельзя?! О своих связях с КГБ он пишет только как об
интересном факте собственной биографии. В благодушной уверенности, что и
мы, читатели, отнесемся к нему просто как к авантюрной истории. Вот это
меня больше всего и беспокоит. Никакого раскаяния за те восемь лет, что
был секретным сотрудником – сокращенно «сексотом».
Совсем недавно Гюнтер Грасс, Нобелевский лауреат, известный всем хотя бы
по великолепной экранизации Фолькером Шлендорфом его романа «Жестяной
барабан», сознался, что во время войны добровольцем служил в войсках СС.
Мотивируя свой поступок, приведший в состояние шока его многочисленных
почитателей, он сказал, что теперь в его шкафу не осталось ни одного
«скелета». Ничего подобного в откровениях Гаева нет. Ни намека на
давящий груз пробудившейся с возрастом совести. Обыкновенный пиар на
скандальной теме, без понимания, насколько она скользкая. Можно упасть,
причем в глазах порядочных людей, навсегда.
Юрий Гаев – Сергею Колосову
Быть до конца понятым, наверное, невозможно. Каждый оценивает поступки
другого с точки зрения СВОЕГО опыта. Сергей Колосов усомнился в моей
искренности, будучи уверен, что у меня еще не один “скелет” в шкафу.
Хотя перед этим и утверждает, что знает меня как человека открытого и
простодушного, что, в общем, есть правда. В его жизни были пострадавшие
от КГБ друзья, так что гнев против «сексота Гаева» мне понятен. А вот у
меня в молодые годы зуба на КГБ не было, и в разведчиков с Комитетом я
играл опасно, но искренне. Зато, поняв, что приближаюсь к падению, сумел
отойти от края. О своем жизненном опыте Колосов может рассказать сам. Я
же написал честно, как это было СО МНОЙ. Книга «Я жил в провинции» [а
публикация в «МИГе» по выходным» – глава из
будущей книги] будет о том, как романтичный юноша постигал жизнь,
приобретая собственный опыт.
Читатель вправе давать оценку любому сочинению, но как можно, читая
одно, прочитать другое, и так рваться с клеймом на трибуну, не
вчитавшись еще раз в то, что написал «коллега по перу и старый
приятель». Это очень тонкая материя – нюансы человеческих поступков.
Думаю, Сергей сам чувствует, что сочинил обо мне несколько нехороших
необъективных фраз.
Вот, пожалуй, и все. А тех, кто, заинтересовавшись возникшей дискуссией,
захочет составить собственное мнение, прошу не полениться разыскать
номера 41, 42 «МИГа» по выходным» и прочесть опубликованный в них
отрывок из книги, которую помаленьку пишу.
|
